 |
У Жорика юбилей. Он уже целых пять лет играет в ансамбле. Начиналось все, конечно же, с дворового баловства – под возмущенные крики соседей его скрипка выдергивала невозможные хрипы, а сам музыкант вдохновенно мычал, аккомпанируя себе таким естественным образом.
Жорик опаздывал, и его мама, Светлана Владимировна, устало подпирала калитку, зорко вглядываясь в темноту слабоосвещенного дворового входа. И Сара Львовна ждала юбиляра: это чудо, этот заморыш Жорик таки стал человеком, и сегодня его ансамбль (это вам не шуточки – в самой филармонии) давал концерт. Надо же было видеть, какими важными возвращались обе соседки с этого грандиозного события. Всю дорогу от Пушкинской до Тираспольской – на это ушло минут сорок – шло бурное обсуждение концерта. И конечно же, «наш – лучше всех!», «а как божественно пела Малыхина!», «а наш Жорик, Жорик, как рванет!» и еще потрясающее число комплиментов…
Но дорога кончилась все-таки. А Жорика все еще нет.
- Что же вы себе думаете, Светочка, - размышляет Сара Львовна. – Или наш мальчик пошел провожать Малыхину, или же у них там «третье отделение» затянулось?
Но ответ дал сам Жорик. Никого он не провожал и ничего там не затянулось. Жорик торжественно входил в сияющий мамиными глазами и благоухающий духами Сары Львовны двор. Прямо-прямо, словно пытаясь еще выше подняться над калиточным штакетником: одна, две,три калитки.
- Мама!
- И что я должна себе думать, Жорик! – ласково укоряла Светлана Владимировна, бросая гордые взгляды в сторону прикипевшей глазами соседки: Сара Львовна молча и грустно завидовала ей, хотя прекрасно знала путь Жорика к лаврам. Это был тот еще путь! Сколько слез пролил весь двор, воспитывая оболтуса с громким музыкальным дарованием! Сколько нелестных слов выслушала его многострадальная мать… Однако все переменилось, и вот он – с букетами. Один - маме, а второй, развернувшись, поднес обомлевшей от восторга Саре Львовне.
- Ой, Жорик, - театрально прижала старая дама к груди подаренные артистом цветы.
А Жорик уже говорил своей маме:
- Ты же знаешь, что я не хвастаюсь, конечно же! Но ты не знаешь - нас никак не отпускали, никак! Пришлось еще и еще играть, еще и еще! Как жаль, что вас с Сарой Львовной не было, вы бы прямо кайф получили - так мы играли…
- Не смей задаваться перед мамой, Георгий! – рассердилась Светлана Владимировна. - Это – раз. И второе, - тут она развернулась к открытому окну и положила букет на подоконник, затем глубоко вдохнула и подбоченилась. – Мы таки были там! И другие соседи слышали мой позор тоже! Но не все. – Эта фраза адресовалась проигнорировавшим юбилей ее сына домоседам, не пожелавших оторвать свои задницы от кресла перед телевизором… - Так слушай же сюда: вы играли, твой ансамбль, Георгий, и ты, но слушай сюда! В «Полете шмеля» в моем самом любимом месте ты таки лажанул! А эта божественная Малыхина, когда вы играли куплеты с Молдаванки? Так она, эта девочка, вас просто выручила, и вы ей должны! Уши болят до сих пор, - застонала возмущенная родительница, - как можно было слышать вашу какафонию, когда пела Малыхина?
Опозоренный Жорик прямо онемел. Он смотрел на мать, не мигая . Но только секунду-две. Оглянувшись на застывшую от жуткой сцены Сару Львовну, Жорик с демонстративным достоинством поднес матери свою согнутую в локте руку, и они протиснулись в квартиру. Нечего разбираться во дворе. И так вся жизнь как за стеклом. Он наедине докажет своей маме, что не лабух!
Еще долго скрипка пела и смеялась. И плакала Светлана Владимировна. Но этого во дворе не слышал никто, потому что Жорик играл «Полет шмеля»… |
 |
