 |
ЖИЗНЬ ОСТАВИЛА ВЕСНУ
Очерк о Екатерине Чижиковой - дочери знаменитого Макара Ивановича Чижикова
Кате Чижиковой было три года, когда погиб ее отец, герой гражданской войны красноармейский командир Макар Иванович Чижиков. Зная саму Екатерину Макаровну многие годы, я восхищаюсь ее удивительной памятью, которая так бережно хранит воспоминания об отце. Детские и поэтому самые непосредственные. А еще они, эти воспоминания, - свидетельства « давно минувших дней», интерес к которым подмяла под себя бурная сумятица перестроечного времени. Но как бы мы не перестраивали свое настоящее, прошлое изменить мы просто не в состоянии. А уважение к минувшему, опять же, обращаясь к мыслям великого Пушкина, черта, « отличающая образованность от дикости»...
Я записала воспоминания Екатерины Макаровны в декабре 2002 года.
Помню теплушку
Мы ехали в открытом товарном вагоне. Я сидела у папы на коленях. Он был в таком зеленоватом френче с четырьмя карманами, в галифе... И этот материал был таким колючим! Знаете, до сих пор при этом воспоминании меня словно что-то тревожит, беспокоит.
У отца были большие светлые и пышные усы, волосы всегда гладко причесаны... И вот сижу я у него на коленях, и слушаю популярную тогда песенку «Самовар плывет по Волге, матушки...». Там были слова «дергал, дергал»: точно так же и товарный вагон дергался на стыках рельсов, а люди, сидевшие в нем, качалисье ему в такт.
Помню также теплушку. Горела печка. Вдруг вагон качнуло, и я упала, коснувшись ухом горячего котла. А потом меня лечили...
Мне кажется, я помню еще, как мы жили в Очакове - в здании, которое, как я впоследствии узнала, называлось инженерством (его сейчас не существует). Отец был назначен военным комендантом Очаковской крепости, и поскольку тогда было единоначалие, занимал еще несколько должностей. В здании инженерства располагался штаб Красной Армии. Я запомнила, что там проводили турниры по борьбе: отец очень любил бороться. Как, впрочем, и на гармошке играть! А мама моя прекрасно пела.
Мне запомнились вечерние встречи и на одесской негласной квартире: в трактире на ул. Богатого, 51. Пение там было своего рода маскировкой: между песнями решались различные вопросы революционной деятельности. В том числе и о вооруженном восстании, накануне Октябрьской революции. Там бывали партийные товарищи Томас, Володин, Никитин. А когда я собирала материалы к книге об отце, мы вместе с одесским историком Михаилом Львовичем Биновым пошли в тот дом, где раньше находилась нелегальная квартира, и нашли сына владельца бывшего трактира. Он нам рассказал много интересного, а между прочим отметил, что долгое время его отец не знал, какого рода деятельность у его постояльца. Жильцы дома даже собирались под окнами послушать песни, и им тоже было невдомек, что это поют революционеры!
После февральской революции в 1917 году в Одессе свирепствовал бандитизм. Были созданы рабочие дружины, которыми командовал мой отец, Макар Иванович Чижиков. Штаб находился в нынешнем Дворце пионеров, что на Приморском бульваре. Там отец по вечерам раздавал патрульным дружинам оружие. И так вышло, что молодежь того двора, в котором находилась негласная квартира, тоже решила создать свою дружину для патрулирования города. И вот только тогда сын трактирщика, по фамилии Лозовик, узнал, кем был на самом деле их постоялец, что за люди у него собирались.
Эта боль не уйдет никогда
Всегда, когда я говорю о своем отце, рассказываю и о матери: не было ни единого события, в котором она не принимала бы участия рядом с ним - начиная от революции и оканчивая гражданской войной.
Мама, Пелагея Васильевна Чижикова, служила в составе отряда из двадцати одного одессита, охранявшего московский Кремль. Комендант Мальков вызвал моего отца (командира отряда) и сообщил, что группа, в которой он назначен старшим, отправляется в Одессу для подпольной работы.
(Мама оставила меня в Очакове на попечении бабушки Епистимии, матери моего отца, а мне тогда было всего шесть недель от роду. Я часто думаю: какой же сильной была ее вера в это дело, если она могла так поступить...)
Когда же отряд отца прибыл в Новороссийск, войска, которые удерживали там власть, потребовали, чтобы красноармейцы разоружились. Отец, как старший, пошел к ним на переговоры. Но вдруг его силком стали запихивать в товарный вагон, отрывая от остальных красноармейцев. Так мама в этот момент настолько крепко держала его за руку, что ее не смогли от него оторвать, и она попала в вагон вместе с ним. Правда, скоро одесские красноармейцы вернулись и освободили их.
... Мама моя, уже тяжело больна туберкулезом, почти не поднималась с постели. Она могла только изредка с большими усилиями дойти до окна, сесть на стул и смотреть на мир изнутри. А мы жили тогда в Одессе на Княжеской, двор наш был замкнутым, зелени никакой, и только посередине торчало маленькое деревце. Вот им мама и любовалась, больше не на что было смотреть. И видит она: к дереву подбегает мальчик и начинает дергать его, отрывать от него листочки. Мама и говорит мальчику в открытое окно: «Що ж ти робиш? Воно - дихає, йому боляче!» Он на нее глянул - и отошел. А как-то вышла во двор целая стайка ребят, один из них подошел к дереву и начал примеряться, как бы отщипнуть веточку. Вдруг подскакивает к нему уже знакомый парнишка и слово в слово повторяет: « Не чіпай дерево, бо воно живе, воно дихає!» Вот так. Иногда мы проходим мимо какого-нибудь явления, словно оно нас не касается. Нет, нас касается все. Где сейчас наши души, куда они подевались? Вот я уже старая стала, очень плохо вижу. Иногда улицу перехожу - помощь нужна. Редко кто замечает это и предлагает ее, редко...
Отец мой погиб в 1919 году двадцатипятилетним, осиротив трех своих детей: дочь 1914 года рождения, сына - 1915, мне же, младшей, было три года. А было так. Красных « выбили» из Очакова, и, потеряв связь с армией, уцелевшие бойцы очаковского формирования вместе со своими семьями отправились на поиски своих. Партизанским способом пробились к Киеву, где влились в отряд Красной Армии, в котором отец стал комиссаром. И вот в одном из боев за Киев он погиб. Похоронили его в Житомире, а на похоронах мама так сильно простудилась, что с тех пор постоянно болела, и эта болезнь привела ее к туберкулезу.
После гибели отца мама вынуждена была отдать нас в детдом: голод, разруха, отсутствие жилья. Мы блуждали по детским домам вплоть до 1925 года, пока мама не нашла наконец работу: место прачки в больнице моряков.
В партию она вступила в 1925 году, а умерла с болью и обидой, которую может понять только человек, посвятивший свою жизнь служению идее.
Это было в феврале 1937 года. Накануне, где-то за пару месяцев до ее смерти, к маме пришли в больницу начальник политотдела и секретарь партийной организации Черноморского пароходства, где она много лет проработала, и они забрали у нее партбилет - якобы для очередной проверки. И так ей его и не вернули. А она ждала. Секретарем обкома тогда был Вегер, я же была комсомолкой и наивно надеялась, что меня пропустят к нему по моему комсомольскому билету, и я добьюсь-таки, чтобы маме вернули ее билет! Но меня и к дверям обкома никто не подпустил.
Я тогда вынуждена была солгать матери, сказав, что секретарь парторганизации и начальник политотдела в командировке, что позже они лично принесут ей партбилет. Но она так и умерла, не дождавшись их. В полном сознании, с горечью человека, отторгнутого от партии, в которую она свято верила.
- Екатерина Макаровна, вы стали членом партии потому, что отец и мать были коммунистами?
- Нет, нет. Я пришла к такому решению в 1941 году, когда увидела, как тяжело, самоотверженно трудятся люди ради освобождения своей родины. Я служила в морской части, а там особенно дружный народ. Нет, мое чувство причастности к партии неслучайное, хотя и родители стали для меня примером. Кстати, буквально в канун смерти мамы я спросила у нее: «Мама, если бы все вернулось, как бы ты поступила?» Она ответила: «Точно так же. С самого начала». Я ей и говорю: « Но посмотри же, что получается, - отец наш жизнь свою отдал, а мы так трудно живем, так страшно нуждаемся, с таким большим трудом себе кусок хлеба добываем!» Мама мне: «Это ради будущего». Я ей снова: «Ну хорошо, а будущее, оно - придет?».Мама долго молчала, а потом ответила: « Если вы тоже будете жить ради будущего ...»
Очень тяжело было. Но никто же не думал, что свершается история.
Бурь порыв мятежный
Когда говорят: судьба, подразумевают неизбежность. События выстраиваются так, что сам ты в состоянии изменить разве что только мелко-личное. Все, что касается всех, втягивает в водоворот и тебя. Главное - выбрать, по какую сторону баррикад находиться...
Выбор Екатерины Чижиковой был предопределен примером отца и матери и еще миллионов людей, для которых жизнь на родной земле означала смысл человеческого существования. И когда после десятилетий мирного созидательного труда наступило жестокое время военных испытаний, она, как и все застигнутые врасплох соотечественники, жила надеждой на победу. И так же, как и большинство из них, делала все, что могла, ради этого. Муж был на фронте, и Екатерина Макаровна вместе с малолетней дочерью тоже прошла фронт - сначала в составе Керченской военно-морской базы, затем - Новороссийской.
В 1944 году вернулась в Одессу, стала работать в штабе военно-морской базы, оттуда ее направили в Измаильскую Дунайскую флотилию. Здесь она в 1946 году стала членом партии, три года до этого проходив в кандидатах. Последние двадцать два года трудовой жизни Екатерина Чижикова трудилась в Воздушной армии. Затем стала пенсионеркой, но все, чему научила ее жизнь, чем удивляла, радовала и огорчала, в такой же степени остро и волнующе трогает до сегодняшних дней.
Мы встретились с Екатериной Макаровной в 2002 году. Был декабрь, месяц ее рождения. Я застала Екатерину Макаровну в неизменно доброжелательном расположении духа, и, я бы даже сказала, творческом. Потому что разговор пошел не только о трех измерениях времени, но и на темы общественной жизни и - поэзии. Пушкин, Лермонтов, бунтарская поэзия Шевченко - помогали ей, по ее словам, в самые трудные жизненные моменты. Она и сама пишет до сих пор. Тем до бесконечности много, но самая выстраданная - любовь.
- Я не считаю себя глубокой старухой, как это ни смешно, - утверждает Екатерина Макаровна. - Я просто не могу представить себя ею после такой живой, подвижной жизни. Но я написала своей дочери:
... Вытирая пыль на книжной полке,
Вытрешь набежавшую слезу
Над стихами, что тебе
в наследство
Я оставила. Еще прошу:
Не грусти, что не оставила
богатства!
Не было его у нас всегда.
Все, что я могла -
любовь и сердце
Я тебе и внукам отдала...
- Екатерина Макаровна, а что, по-вашему, больше всего объединяет людей?
- Понимание друг друга. Когда мы жили на Троицкой, у нас было полуподвальное помещение. Мама, чтобы нас прокормить, ушла плавать, и ее не бывало дома по восемнадцать дней. Мы втроем хозяйничали, и у нас часто бывали в гостях ребята нашего двора. И вот кто-то приносил с собой выпуск журнальчика «Пещеры» - был такой! - мы все вместе его читали, а потом делили между собой роли, играли сюжеты... Ходили в катакомбы в парке Шевченко, но далеко не заходили, и поэтому взрослые нас отпускали. А когда наша мама приходила из рейса, у нас собирались все ребята. Мы сидели в столовой, окружив ее, и слушали интересные рассказы о совсем иной жизни, к которой она прикоснулась во время своих рейсов: где была и что видела. У нас была необычная дружба, и мы не теряли друг друга из вида всю жизнь. Война нас разлучила, потом мы снова соединились и продолжали дружить. Десять лет назад была последняя встреча, у памятника Дюку. Представьте себе, какая это была встреча! Но не пришел один, Гриша Каменецкий. Я и говорю: « Адреса его не знаю, но знаю дом, где он живет». И вот мы, гурьбою в десять человек, пошли к дому Каменецкого. Там закричали хором: «Гриша!». И представьте себе, вдруг на одном из балконов появляется Гриша! И не только он, а и все соседи... Таким вот образом мы и встретились...
... Екатерина Макаровна рассказывала. Ее голос тонул в пространстве чисто убранной комнаты, лицо озарилось вдохновением, и в мягком свете настольной лампы, казалось, потеряло признаки времени. «Душа, - вдруг вспомнились слова моей мамы, - всегда молода». А Екатерина Макаровна, словно подслушав мои мысли, прочитала из своей поэтической тетради:
Люблю я весну, ее мягкую ласку,
И право любить никому не отдам,
Завидуя детям за сон их в колясках
Под присмотром солнечных мам.
Когда поразмыслишь мозгами поэта,
Не веришь прошедшему сну:
Ведь жизнь забрала мои лучшие лета,
Оставила только весну…
Полина Овчинникова |
 |
